А. Лазарчук
ТРАНКВИЛИУМ
Она ненавидела себя - такую. Полагалось быть безутешной, горько рыдающей, заламывающей руки... Она же вместо этого суетилась, искала для поминок хотя бы пару кур (все устроили матросы Завитульки, но она все равно суетилась), гуляла с Билли, читала ему короткие глупые стишки из старой пухлой книги без переплета ("Три очень милых феечки присели на скамеечке и, съев по булке с маслицем, успели так замаслиться, что мыли этих феечек из трех садовых леечек", - и Билли хохотал во все горло, и его мелкие мышиные зубки - но полный рот, полный рот зубов, восхищались почему-то все, - зубки сияли. "Дедя?" - звал он, но и тогда Светлана не плакала...), с кем-то встречалась и разговаривала спокойно и даже почти весело... ах да, с кавторангом Ивановым, он тоже служил с папой, но в мятеже не участвовал... это тогда он был кавторангом, а сейчас уже контр-адмирал... Два события: смерть отца и приход своих, - сделались ужасно неравноценными: первое казалось гораздо мельче второго. Она хорошо знала, что на самом деле это не так, что придет время - и тогда она почувствует все так, как должно... Ничего не помогало. И - что-то произошло со временем. Дни тянулись и тянулись вязко и податливо, как утреннее тесно - но каждый из них, закончившись, превращался в тонкую чешуйку, которая отслаивалась и терялась среди множества подобных ей и никому не нужных частичек мусора, измельченной вечности, того, что принято считать самым ценным, неповторимым - но от чего внутренне хотят поскорее избавиться... уснуть и проснуться сорокалетней, с сединой и морщинами, с подувядшими страстями, устроенной, обеспеченной, ленивой, бесполезной... Какое-то похожее, хоть и иное по знакам, осталось у нее ощущение от последних полутора лет: несмотря на всю огромность происходивших - да и длящихся - событий, на их ужас, бессмысленность, на прямую опасность для жизни, на катастрофичность изменений в повседневной жизни, на утрату - навсегда? - покоя и надежности, на необходимость свершения каких-то диких, но ставших обязательными поступков (например, мастера ввели обязательную "дележку": приходили с понятыми и уносили половину имущества; потом можно было, доказав свое право - скажем, ты жена офицера действующего флота, - получить с общественного склада необходимые тебе вещи: коляску, одеяльце, - которые у тебя же и забрали накануне; так вот, при "дележке", при отнятии вещей полагалось присутствовать понятым: следить, чтобы не взяли больше половины, чтобы ничего не осело по карманам, чтобы... смешно - но ведь приходилось присутствовать, вот в чем дело...), на то, что за эти полтора года узнали о людях окружающих столько плохого (и хорошего, конечно, тоже... но плохого почему-то больше... да и не только об окружающих - и о себе) - все равно эти годы казались прожитыми напрасно: этот опыт не мог пригодиться в нормальной жизни, - и потому события, уместившиеся в них, были как бы не важны и могли вообще не происходить... и если кто-то сумеет поднести когда-нибудь к воспоминаниям этим спичку, то все полтора года сгорят, как куча сухих листьев, а что было до... то останется. Останется. Она и сейчас помнила лучше свой безумный побег с Глебом (этого всего не могло быть, но - было же, было... Где ты, Глеб?), чем... чем, скажем, последний май. Не помню. Правда, помню апрель. В апреле приезжал Сайрус. Каким-то чудом он вырвался на три дня... таким она его не знала: злой, жесткий, щетинистый, почти грубый... странно, но таким он показался ближе, много ближе - что-то зазвенел в ней, отозвалось, и пробудь они вместе не три дня, а... не знаю, подумала она, я не знаю, сколько нужно времени, чтобы понять, наконец... но что-то сверкнуло тогда новое, чего не было раньше... И вместо обычной его сводящей с ума корректности и вежливости Светлана ощутила еще и горечь, и тоску, тоску по дому, по жене, по ребенку.. Билли, даже крошечный, был точной копией Глеба. На девятины (было совсем мало пришедших: уцелевшие и не разбежавшиеся соседи, старички и старушки, да библиотекарша Делла... лишь сейчас, присмотревшись к ней, Светлана поняла, что в библиотеке отец пропадал не только из любви к ученым занятиям... и, конечно, домочадцы: доктор Фицпатрик и Левушка) забежал на полчаса Завитулько. Он был с фронта и опять на фронт, приезжал за пополнением: два десятка молодых матросов разбрелись по заросшему саду; Светлана попросила разрешения налить им по чарке водки, помянуть отца, и Завитулько, покрутив ус, разрешение такое дал. Чуть позже, перед уходом. А пока... - Светочка... да нет, теперь уж Светлана Борисовна, государыня... и я на вас вот гляжу и чувствую, что сам-то - почти дед... Дело вот у меня к вам какое: есть у меня сестрица Катерина. Вдовая, дети выросли, дочка замуж вышла, сыны в армии. Именьице у нее небольшое, но крепкое - на острове Вознесенском, невдалеке от Белой Крепости. Красота там неописуемая!.. Дал я ей про вас телеграмму, вчера вот ответ получил: ждет и вас, и дитенка, в радость будут, мол... Поезжайте, Светлана Борисовна, от греха подальше, от войнищи этой дурной - поезжайте. Добраться легко: военные транспорты до Неспящего каждый день идут, там по чугунке в Пересвет, на паром - а в Ослябе она вас уже и встретит. Больно пустой тут край, как бы голода не случилось... - Спасибо, дядя Игнат. Что-то на фронте не так, да? - На фронте? Ну, на фронте-то все нормально... - он опять покрутил ус. - Хотя - из окопа-то плохо видать. Но вот езжу туда-сюда: три четверти полей не засеяны, бурьяны все да крапива. Не знаю, что люди себе думают... далее